nu57

Недавно avva приводил цитату Арндта о Набокове, который, свернувшись кольцом у выхода, поджидает всех дерзнувших перевести «Онегина», а я вспомнила свою детскую обиду. В набоковском эссе "Искусство перевода" (которое сейчас кажется мне малосодержательным, кроме нескольких удачных примеров; "Высокое искусство" Чуковского или Бродский о переводах Фроста куда интересней), - так вот, в этом эссе есть место, которое когда-то произвело на меня сильное впечатление.

Набоков разбирает перевод фразы «Я помню чудное мгновенье». Сначала он переводит фонетически: "Yah pom-new chewed-no-yay mg-no-vain-yay" (приём, раньше – и более удачно – использованный в «Аде»: "Nadezhda, I shall then be back // When the true batch outboys the riot").

Потом объясняет, какие галлюцинации ассоциации вызывает слово «чудное» ("чудь", "лучу", "чу"), и насколько "смысловой ряд" слова «помню» отличается от обычного значения слова «remember», но совпадает с его "поэтическим рядом", в который попадает и любимое Набоковым понятие синевы (в качестве примера приводится Хаусман: "What are those blue remembered hills?").

Наконец, обсуждается проблема рифмы - "к слову "мгновенье" можно легко подобрать по меньшей мере две тысячи рифм, в отличие от английского "moment", к которому не напрашивается ни одна рифма. Положение этого слова в конце строки неслучайно, так как Пушкин, осознанно или бессознательно, понимал, что ему не придется охотиться за рифмой, но слово moment в конце предложения вовсе не обещает легкой поживы. Поставив его в хвосте фразы, мы поступили бы исключительно опрометчиво".

И вот, когда всё, что "переводчик должен принять во внимание", рассмотрено и так и этак, и вы уже в нетерпении ( ну как же, как же эту фразу нужно перевести )