nu57

Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.
(Пушкин)

У Роальда Даля я читала раньше только "Чарли и шоколадную фабрику"; теперь, по рекомендации

kramian, прочла ещё кучу всего. Начала с подаренных ей "Ведьм". Ну что ж - мне кажется, что одного демонстративного отрицания розовых соплей теперь всё-таки мало для хорошей книжки; как и идеи, что можно научиться жить с горем и потерями ("жизнь - она такая"). Не знаю, насколько уместно сравнивать с моими любимыми "Муми-троллями" (почти то же место действия, жанр, fantasy-style герои, и написаны последние, лучшие, "Муми-тролли" примерно тогда же), но насколько они глубже, нетривиальней и радостней! Да, здорово, когда читатель, уверенный в хэппи энде - ведь повествование ведётся от лица главного героя, рассказывающего, как он благополучно спасся от ведьм, - в середине книжки получает по лбу и обнаруживает, что благополучно-то оно благополучно, да не совсем, и что герой - не совсем тот, кем казался вначале. Неожиданно, здорово, но - мало.

Рассказы Даля совершенно не похожи на "Ведьм". Мне понравилась "Шея". Сэр Бэзил - образованный и деликатный человек, коллекционер, владелец старинного поместья, напичканного лучшими современными скульптурами; его вульгарная жена леди Тёртон кокетничает с приятелем и ничего не понимает в искусстве. Муж вызывает симпатию и сочувствие (можно так сказать? по-русски это ведь разные слова), а жену все терпеть не могут; особенно её ненавидит дворецкий Джелкс. И вот однажды , гуляя по саду с любовником, хозяйка шутки ради просовывает голову в отверстие скульптуры знаменитого Генри Мура и застревает; выглядит это, разумеется, совсем как гильотина. Муж просит дворецкого принести инструменты, чтобы высвободить жену, и не помнящий себя от радости дворецкий бежит исполнять.

"В ожидании Джелкса сэр Бэзил занял позицию возле застрявшей головы леди Тертон. Джелкс медленно подковылял, неся ножовку в одной руке, топор в другой, и остановился в ярде от статуи. Он протянул обе руки вперед, предоставляя хозяину право выбора инструмента, и я в течение двух или трех секунд, ушедших на размышление, смотрел на Джелкса в упор. Рука с топором вытянулась на крохотную долю дюйма дальше другой, движением незаметным, втайне, исподтишка соблазняя сэра Бэзила. Для пущей убедительности он капельку приподнял бровь.
Не знаю, видел ли это сэр Бэзил, но он почему-то заколебался, и вновь рука с топором незаметно приблизилась к нему, как вытянутая рука шулера с картами, когда нужно выбрать любую, а выберете вы ту, которую хочет он. Сэр Бэзил взял топор. Он принял его от Джелкса вялым заторможенным жестом, сжал топорище, понял, что от него требуется, и ожил.
Для меня это было минутой ужаса, как будто ребенок перебегает улицу и подлетает автомобиль, а вы, зажмурившись, ждете, чтобы по взрыву голосов понять, что страшное совершилось. Момент ожидания растягивается в огненную вечность с прыгающими черно-красными пятнами, и, если, открыв глаза, вы видите, что ничего не произошло, вам это не важно. Вы уже видели все внутренним зрением и пережили.
Описываемую сцену я видел во всех деталях и не открыл глаз, покуда не раздался голос сэра Бэзила, еще тише прежнего. Он мягко упрекал дворецкого.
- Джелкс, - молвил он, и я приоткрыл глаза. Сэр Бэзил стоял на том же месте, держа топор. И голова леди Тертон по-прежнему торчала из дырки в деревянной статуе, только ее лицо сделалось абсолютно серым, страшным и пепельным, а рот то открывался, то закрывался, производя булькающий звук.
- Бог с вами, Джелкс, - говорил сэр Бэзил, - о чем вы думаете. Это слишком опасно. Дайте пилу.
Он взял ножовку, отдал топор, и я впервые увидал розовый цвет на его щеках, а в уголках глаз - сеть улыбающихся морщинок."

Хорош также рассказ "Parson's Pleasure" (в русском переводе "Четвёртый комод Чиппендейла") - не буду портить, читайте сами.

Но остальные рассказы разочаровывают. Даль разбегается, как О.Генри, а заканчивает вяло, как будто неохотно - что ж, мол, придётся завершить, раз уж начал. (Вспоминается высказывание Сельвинского: "В двух строчках четверостишия поэт говорит то, что он хочет, третья приходит от его таланта, а четвёртая от его бездарности". По мне, так уж лучше наоборот - когда всё написано ради удачной концовки.) В автобиографической новелле "Как я стал писателем" Даль рассказывает о характеристике, данной ему в школе учителем бокса: "Вяло и тяжеловато. Удары плохо рассчитаны по времени и легко предсказуемы". Учитель бокса был по совместительству учителем английского, и приговор по английскому был - "См. бокс. Тут те же замечания". От себя добавлю: и сейчас - "те же замечания".

Так что у нас дома теперь любимая игра - придумать к удачно начатому рассказу Даля подобающую концовку. Вот, например, рассказ "Чудесный грамматизатор". Герой, гениальный изобретатель и тайный писатель-неудачник, изобретает невероятную по тем временам (1979!) "машину", способную по заданному стилю и сюжету сочинять рассказы. Машинные рассказы пользуются огромным успехом у издателей; постепенно они захватывают рынок, а живые писатели становятся неконкурентоспособными. Большинство писателей продаёт своё имя авторам "машины" за пожизненную пенсию, взамен на обещание никогда больше ничего не писать самим. Горстка особенно талантливых писателей ещё сопротивляется, но скоро и они сдадутся. Тема, казалось бы, благодатная - а концовка увядшая: выясняется (всего-навсего) что рассказ написан одним из последних устоявших перед "машиной" писателей, и из соседней комнаты уже слышен плач его детей, так что и он вот-вот сдастся (ох уж эти ироничные викторианские страшилки, замешанные на Диккенсе и Гюго). А я-то так надеялась, что сам этот рассказ окажется произведением "машины"!

Такие же ~~повисшие концы~~ разочаровывающие развязки и в других рассказах: похищенный у хирурга бриллиант обнаруживается в желудке проглотившего его по ошибке вора; парочка, придумавшая фирму по битью носов наглым жёлтым репортёрам, зарабатывает свою тысячу долларов и сбегает; непревзойдённый воришка, "ручных дел мастер", всего лишь ловко крадёт рапорт у полицейского... Видимо, истории про обаятельных гениальных жуликов - единственное, что удаётся американцам гораздо лучше, чем англичанам:)

То же происходит у меня с совершенно другим писателем - Джулианом Барнсом, у которого я пока читала только рассказы. "Восточный ветер", например, - начинается многозначительно, кончается разочаровательно. Герой описан хорошо и образно, но фабула совершенно пустая: чего ради тогда стоило так тщательно и витиевато представлять мне героя, если с ним ничего, заслуживающего разговора, не случается? Обязательно должен быть сюжет, история. Без истории любое блестящее описание персонажей "провисает" и кажется излишним надувательством. Одна из самых удивительных вещей в хороших книжках - у Рушди, например, - что все начатые и запутанные сюжетные линии к концу распутываются и сходятся, как в детективе. Без этого изложение рассыпается. (Впрочем, возможно, трудно писать именно короткие рассказы. Сейчас я читаю "Англия, Англия" - вроде бы намного лучше; так что, может, я и ошиблась. Начало хорошее, будет очень обидно, если потом не случится ничего интересного).

А ещё меня угораздило - по-моему, впервые в жизни - прочитать русский детектив: наткнулась на очень обаятельный ЖЖ, и оказалось, что автор - известная писательница-детективщица. ... Даже если бы не русский антураж, невыносимый для классического детектива, всё равно: кто убийца, я догадалась к третьей главе, а ключевая мысль, что герой является автором, а не читателем стоящих на полке дамских романов, озарила меня намного раньше, чем гениальных детективов. Ну нельзя же так! Не должен читатель чувствовать себя умнее разгадчиков, возмущаться, какой дурак этот Пуаро, и ждать, когда он наконец сообразит то, что нам давно очевидно, - скучно это.

В общем, не везёт мне в последнее время с новыми книжками (или им со мной). Зато с Лесковым, которого я перечитываю, ничего не происходит - всё так же прекрасно, как и в первый раз. Муж, правда, утверждает, что ~~это потому, что Лесков - как раз про моё время~~ русские классики никакой Букеровской премии в жизни бы не получили, не то что Барнс.